Падающие в воду листы бумаги, лежат на поверхности. Они кажутся не тронутыми влагой, но на самом деле разрушительный процесс уже начался. Почему я не сжег эти листы? Все просто: пепел можно найти, запах дыма учуять, а размокшая бумага превращается в грязную кашицу, которую смело можно выбросить в ведро.   Я горел как мотылек, попавший в пламя, с того момента, как услышал голос Ритсу. Я понимал, что это влечение не нормально, поэтому старался подавить его.   Сложнее стало, когда я встретился с Ритсу лично. Внешне наша беседа выглядела сугубо официально, на самом же деле мне было тяжело даже дышать в его присутствии, но я держал себя в руках, стараясь не выдать чувства, бурлящие внутри.   Я верил в то, что не выдал их.   Мы тогда долго говорили о Семее, потом Соби отвез меня домой. Он сказал, что я выгляжу уставшим и расстроенным. Я ничего не ответил, потому что мысли мои были заняты доктором Минами. Я даже дорогу до дома плохо  запомнил. Я сам от себя не ожидал, что смогу так увлечься кем-то.   В ночь после нашей первой встречи я почти не спал. Мои мысли не покидал образ этого человека, на которого так стремился походить Соби: очки, волосы, элегантная одежда и изящные жесты. Утонченность Ритсу только придавала ему мужества. *~*~*   В следующий раз мы встретились без Соби, который казался совсем лишним в наших разговорах. Я, конечно, уже привязался к своему белокурому бойцу, но нас, несмотря на все попытки сблизиться, будто отделяла друг от друга непроницаемая стена.   Соби был слишком холоден и отстранен. Он не доверялся мне, предпочитая все проблемы решать самостоятельно, будто и не должен был слушаться свою Жертву, а я в свою очередь не верил Соби, который многое от меня скрывал и держался довольно холодно. Он больше напоминал электрический чайник, который закипает, только если нажать на специальную кнопку или запрограммировать его заранее, нежели живого человека, испытывающего ко мне именно те чувства, о которых он постоянно твердил.   С Ритсу было все иначе с самого начала. У Ритсу был теплый понимающий взгляд. В словах Минами я слышал искреннюю заботу. В Ритсу было две черты, которые покорили мое сердце окончательно: ему ничего не было от меня нужно (он не бегал за мной как Соби или Юйко) и он не испытывал ко мне ненависти. Что бы Соби о нем ни говорил.   И последнее, что я не мог долго позволить себе признать: я испытывал к Ритсу искреннюю симпатию безосновательно. В его присутствии я не чувствовал себя "другим Рицкой". Я был просто Рицкой. Даже не Рицкой, а мальчиком, подростком, который отчаянно нуждается в нежности и любви. Только от него я мог позволить себе принять это. Поначалу же мне было тяжело, поскольку я не мог понять себя, свои желания, симпатии. Это непонимание вгоняло меня в панику, я стал еще более замкнутым и аутентичным.   У меня участились головне боли. Когда я пожаловался на них Кацуко-сенсей, она мне напомнила о подавленных желаниях. Мы долго рассуждали об этом, но от прямого ответа на вопрос, что меня беспокоит, я ушел.   Хотя после разговора с Кацуко-сенсей я осознал, что единственная причина того, что мое состояние изменилось в худшую сторону, - это доктор Минами Ритсу.   Проблемы я привык решать сразу после их обнаружения – так проще жить, когда ничто не грызет изнутри. Выплеснуть, вырезать из сердца, избавиться от этих чувств. Но я быстро понял, что эта проблема не из тех, что решаются легко и быстро. Мои чувства к доктору Минами были слишком сильны и неподконтрольны моей воле. Я прекратил запрещать себе думать о Ритсу, и это привело к очевидному эффекту: я стал думать о нем постоянно. На третий день после разговора с Кацуко-сенсей я сам приехал в школу Семи Лун, чтобы увидеться с её директором.   Я старался не думать о том, примет ли он меня или что я буду говорить, объясняя свой визит.   Чем ближе поезд метро приближался к станции, на которой мне следовало выйти, тем сильнее билось мое сердце. *~*~*   Я сглотнул и представился секретарю.   Ритсу принял меня без колебаний, а секретарь, услышавшая мою фамилию, проводила меня в кабинет директора испуганно-заинтересованным взглядом.   Когда за нами захлопнулась дверь, у меня внутри все сдавило от волнения. Поздоровался я на автомате и сел в предложенное кресло.   Доктор Минами не стал садиться за свой стол, а устроился в соседнем кресле – совсем рядом со мной.   Я чувствовал очень сильное волнение, сердце колотилось. Ритсу ждал, сохраняя молчание. Он даже смотрел мимо меня, давая мне шанс сосредоточиться.   Когда мне удалось утихомирить чувства, я понял, что говорить в этом спектакле на двоих придётся мне.   - Ритсу-сенсей, - начал я, старательно подбирая слова. Наверное, мне следовало объяснить свой приход, но я не мог объяснить этого даже себе. Поэтому я сказал первое, что пришло на ум:   - Я хотел поговорить с вами о Семее, - Ритсу скользнул по мне мимолетным взглядом, будто и не видел меня, но от одного этого взгляда мне стало жарко и в голове потерялись все мысли. Ритсу сделал вид, будто сосредотачивается на воспоминаниях, но я чувствовал его внимание к себе. Думаю, он уже тогда понял, что со мной происходит. Недаром же я уважал его за проницательный ум.   Ритсу сам начал рассказывать мне о Семее. Поначалу я с любопытством слушал, особенно мне было интересно знать о том, каким он был в те годы, о которых я не помнил. Но потом я вдруг понял, что суть фраз Минами доходит до меня лишь вполовину, и испугался: его голос и интонации окутывали меня гипнотической дымкой, словно обретали надо мной физическую власть. Я попробовал сосредоточиться на рассказе, но от этого только разболелась голова. Когда я, хмурясь, потер виски, Ритсу замолчал.   Я посмотрел на него так, будто спрашивал: "Зачем ты остановился?" Но он поднялся и подошел ко мне. Ритсу протянул руку к моему лбу, когда я убрал ладони. Его руки были холодными. Боль отступила, будто повинуясь магии. Ритсу обошел кресло, в котором я сидел, забравшись с ногами: я сделал это неосознанно, стараясь защититься от Ритсу и собственных чувств во время рассказа.   Теперь его руки касались моего лба, пальцы массировали виски, принося облегчение.   Мне было хорошо.   Впервые по-настоящему хорошо за долгое время. Потом я перестал сдерживать себя. Когда головная боль окончательно уступила место сумасбродной истоме, я попросил его. Я никогда никого ни о чем не просил. А его попросил. Сам того от себя не ожидая, но мне хотелось сравнить его поцелуй и поцелуй Соби.   - Ритсу-сенсей... поцелуйте меня.   Я полусидел-полулежал, откинув голову на мягкую спинку кресла. Он наклонился надо мной, приникая к моим губам своими.   Это была последняя проверка меня для меня. Поцелуй Соби, как и его близость, меня отпугивали. Для меня он был агрессором, близость которого вызывала только одно желание: желание оттолкнуть. Но прикосновение губ Ритсу к моим губам давало только одно: желание продлить это прикосновение, углубить поцелуй. Мы соприкоснулись языками. Это был мой первый настоящий поцелуй. И я знал, что он был правильным. Я зарылся руками в мягкие волосы Ритсу.   Его поцелуй был настоящим, в отличие от поцелуев Соби, его чувства были честными, в отличие от лжи Соби.