Тэкс, не дождался я писем, поэтому вот:
Собрав все силы и заставив свой голос звучать с привычной серьезной глубиной, Соби подошел и сидящему мальчику и медленно положил руки ему на плечи. Скривившись, Рицка выпрямился, спустив ногу вниз, и Соби так же медленно, как с испуганным, и потому опасным зверьком, придвинулся чуть ближе, становясь между рицкиных стройных бедер, за движение которых в стороны - неторопливо, давая время рассмотреть - он готов был продать душу.
- И о чем же? - насмешливо поинтересовался мальчишка, не отстраняясь, но и не подаваясь навстречу, и Соби осторожно передвинул правую руку немного выше и, легонько проведя по шее, начал медленными едва ощутимыми движениями поглаживать рицкин затылок - чуть выше кромки волос и вниз, до косточки, по кругу, чувствуя, как учащается собственное дыхание.
- Так о чем? Я что-то не расслышал, - холодно поинтересовался Рицка, вопросительно приподнимая одну бровь в появившейся у него не так давно презрительной манере, однако все еще не отталкивая Соби, и тот, осмелев, положил на мягкий пушистый затылок уже обе руки и начал мягко массировать нежную шею и расслабленные плечи. Возбуждение, вызываемое одним присутствием Рицки так близко, растекалось по всему телу, заставляя дышать глубже, чтобы хоть как-то сдержать желание прикоснуться к сладким даже в презрительной гримасе губам и притянуть тонкое тело к себе еще ближе - так близко, чтобы от этого объятия растворилась кожа и плоть, а сердца слились в один пульсирующий импульс.
- Я люблю тебя, Рицка…
- Правда? - буквально взрезав злым льдом интонации окутавшее Соби мутное облако лишающего всякой воли кроме одной - сливаться, соединяясь - желания, ухмыльнулся Рицка, а следующим движением швырнул дернувшегося Соби куда-то за грань, юркой и такой опытной, знающей, казалось, все, что только можно знать о мужском теле, ладошкой нырнув между бедер Соби и сжав через ткань его член.
- Да…, - вскрикнул Соби, невольно запрокидывая голову и подаваясь бедрами еще ближе к Рицке, вжимаясь в него, но мальчик не позволил, чуть оттолкнув, а потом, сам наклонившись вперед к уху Соби так, что его длинная челка мазнула того по щеке, четко и холодно проговорил:
- А я тебя нет! - и пока до полуобморочного от наслаждения и неудовлетворенного желания Соби доходил смысл, резко сдернул его руку со своей шеи, потянул вниз и грубо зажал между своими бедрами.
- И не хочу.
И, дав точно почувствовать и понять, что то, что накрыто ладонью, действительно вяло и безжизненно-мягко, Рицка отпихнул его - сначала рукой, а потом и обеими ногами, упершись подошвами Соби в живот.
- Понял?
Наверное, вид сидящего на полу растрепанного, красного пятнами по синеватой белизне и хлопающего широко распахнутыми глазами Соби показался мальчишке смешным, потому что, пару секунд посмотрев на него из-под темной длинной челки, из-за которой почему-то казалось, что под глазами у Рицки черные круги, а губы иссиня-черного цвета, что придавало ему какой-то готически-мазохистский колорит, он откинулся назад, обхватывая руками колени, и захохотал - зло и презрительно.
- Что, не ожидал?
А Соби так и смотрел на него снизу вверх с пола, не пытаясь подняться, даже не двигаясь, и, отсмеявшись, Рицка - благо подоконники у Соби были широкими - скрестил ноги перед собой в небрежный недолотос и хмыкнул:
- Неужто Соби шокирован? Я сгораю от стыда!
Соби так и молчал, и, будь тут старый, маленький ушастый Рицка, он смешался бы, так ничего и не прочитав на загадочно-спокойном, пусть даже и синеватом от потери крови или потрясения лице своего Бойца, однако того Рицки давным-давно не было на свете, а теперешний хорошо знал, как читать написанное прозрачным по белому:
- Поднимайся, простудишь что-нибудь ценное.
Медленно, слегка пошатываясь, Соби попробовал выпрямиться, но ничего не получилось, и он осторожно опустился на четвереньки, а уже из этого положения сосредоточенно поднялся на ноги, упершись взглядом в брезгливую рицкину гримасу:
- Да, Ритцу говорил, что на четвереньках ты особенно хорош, - нарочито задумчиво пробормотал тот, и только теперь Соби по-настоящему дернулся, и мгновение Рицка даже, возбужденно наклонившись вперед, ожидал, что из уголка его рта потянется струйка крови, расцветив белизну, однако так далеко его удар не достал, и он разочарованно откинулся спиной на оконное стекло.
- Он вообще много интересного говорил…
- Зачем ты так?
Соби стоял шагах в четырех от Рицки, больше не пытаясь приблизиться и только глядя на мальчишку своим всегдашним загадочно-осуждающим взглядом последнего представителя исчезающего вида перед охотником. Это бесило. Неимоверно. Так, что Рицка почти терял контроль над собой.
- А как надо, Любимый?
Звать его так было одно удовольствие - именем, от которого Соби вздрагивал, путаясь в смыслах и памяти, соединяя и никак не умея соединить два образа, которые неизменно отталкивались друг от друга, раздирая его изнутри - ушастый Рицка ничего об этом не знал, он умел только чувствовать. Но старого Рицки давно уже не было…
- Так как надо?
- Рицка, прошу тебя… Я так хочу побыть с тобой - мы так редко видимся. Я скучаю. Я не могу без тебя. Я тебя…
- А Ритцу тоже? А старшего брата? А Кё? Скажи, Любимый, ты нас всех любишь? Или этой чести удостоен я один?
Соби снова дернулся как от пощечины, и Рицка ухмыльнулся.
- Конечно же, я один! Прости, забыл.
Все еще сидя на подоконнике по-турецки, так что над поясом брючек очевидно виднелась бы пара миллиметров темных волос, если бы они там были, а все любители биноклей умерли бы от прилива крови к тому, на чем у Рицки держались эти самые брючки, мальчишка, зло прищурившись, смотрел на Соби, словно оценивая.
- Рицка, что-то случилось? - не удержавшись, Соби зябким движением застегнул верхние пуговицы вечно расстегнутой рубашки, и, не прямо, а как-то по косой, словно обходя Рицку, подошел к кровати и сел на край.
- Случилось. Ты мне надоел.
Соби не ответил, только медленно поднял голову, глядя больной собакой. Мечта Гринпис - осуждающий взгляд умирающей природы «Это ты меня убил!».
Да, я. И что?
- Я от тебя устал. Меня от тебя тошнит. Ты меня достал. Этого достаточно на «что-то случилось»? - с нарочито вежливым интересом спросил Рицка, и Соби на секунду закрыл глаза, собираясь с силами, а потом поднялся и пошел к мальчишке, остановившись, однако, в паре шагов.
- Рицка, успокойся, пожалуйста. Тебе плохо. Что случилось? Расскажи мне, и я постараюсь тебе помочь. Я во всем помогу тебе. Я живу ради тебя. Расскажи мне.
- Ничтожество.
Соби моргнул, останавливаясь. Так Рицка не говорил никогда - с таким ледяным презрением. Он кричал, шипел, хныкал - но всегда в этом была боль и обида и никогда презрение. Нарочитое, демонстративное - да, но и то всего пару раз за последнее время, а настоящее - никогда. Ни разу.
- Что, Рицка?
- Я сказал, что ты, Соби, ничтожество. Никто. Живность. Собака. Прав был Йоджи. Или даже не так - шавка. Хорошее слово - шавка. Для тебя.
- Разве я заслужил это, Рицка? Зачем ты так? Я твой. Я люблю тебя. Я живу для тебя. Я умру за тебя.
Пару секунд, до белизны стиснув пальцы в замок, Рицка широко открытыми глазами смотрел на Соби, словно онемев, не способный решить, что же сделать, а потом так внезапно, что это испугало, запрокинул голову назад, различимо ударившись затылком о стекло, и громко как-то вульгарно-зло захохотал.
- Рицка?
- Господи, Соби, ты сам не понимаешь, до чего гениален, - пропыхтел тот, когда отсмеялся, вытирая слезы, и тихо добавил совершенно другим тоном, от которого у Соби по спине пробежал холодок. - Хотя тебе понимать и не положено.
- Я сказал что-то смешное?
- Сказал.
- Что?
- Ты слышал, что оргазм сравнивают со смертью? Мне показалось забавным, что ты впервые сказал правду - кончать со мной ты можешь до потери пульса.
- Ри-ицка…
- Любимый, я Рицка уже пятнадцать лет. Если ты помнишь. Помнишь? - первые слова Рицка нарочно громко и зло отчеканил, как падающие, блеснув на солнце, лезвия персональной Соби гильотины, так, как он научился в последний год, однако эту интонацию Соби уже хорошо знал - за ней следовал еще час оскорблений с особой, почти припадочной жестокостью, а потом уже откровенно истеричные вопли, слезы и, наконец-то, объятия успокоения, сглатываемые и сцеловываемые со щек слезы, рваное дыхание, скрюченные пальцы, темные кратеры синяков на плечах и шее - и стоны, вскрики, укусы, тоже боль, но уже другая, не острая, а мутная, расплывающаяся и обволакивающая. Однако сейчас в последних словах Соби услышал что-то другое - такое, чего еще не было, ни разу. То, что он не смог определить, но что без апелляций отнимало надежду на что-то знакомое.
- Конечно, я помню. Твой день рождения…
Оскалившись, Рицка раздраженно дернул плечом и, увидев, что Соби послушно замолчал, с каким-то откровенно садистическим удовольствием не желающего пропустить ни одного движения корчащейся жертвы, подался вперед:
- А сколько лет я был Рицкой к тому моменту, когда ты забрал мои уши, Соби? Это ты помнишь?
Конечно, он помнил.
- Две…
- Чего же ты сбился? - не посмев отвести глаз, Соби так и смотрел в до этого момента такие знакомые глаза, и от полыхнувшего в них наслаждения на мгновение почувствовал, как сгустился воздух, моментально наполнившись чадом горящих факелов и спертым духом подземелья, а на запястьях вспыхнули огнем содранные тяжелыми кандалами полосы кожи. Почему-то мгновенной картинкой вспомнилось, как он, едва живой от слабости, с хрипами пытаясь ухватить хоть немного воздуха, стоял на четвереньках перед Йоджи в тот их первый бой - и у того были такие же сумасшедшие, горящие яростной радостью глаза в предвкушении его, Соби, боли. Такие же, как сейчас у Рицки - он даже мысленно не смог назвать его, как всегда, своим. Не думать, не вспоминать…
Почему он сбился? Рицка спросил об этом. Он сбился, потому что… Потому… Потому что он никогда не произносил этого вслух, и теперь знакомое тихое «двенадцать», зазвучав, превратилось во что-то… запретно-кощунственное. Как будто имя, которое до этого видел только в книге, а потом произнес вслух.
- Я… Я…
- Ты, Любимый, ты, - почти пропел мальчишка, наклоняясь еще больше вперед и едва не потирая руки от растекающегося по телу удовольствия, предвкушающего вскоре еще большее. - Ты в первый раз поимел меня, когда мне было двенадцать. Больно было. Я, кажется, даже плакал. А потом мать избила меня до полусмерти, когда я вернулся домой, и хотела выбросить из окна, вопя, что ублюдки подсунули ей какую-то развратную тварь вместо ее маленького милого Рицки. Мне едва удалось вырваться и запереться у себя. Она порезала мне руки и лицо - хорошо хоть, шрам остался только сбоку на шее и его волосами можно закрыть. Я, конечно, перевязал - уж практики-то мне хватало, - вот только кровь все не останавливалась. И шея распухла - она ведь меня чуть не задушила, пока я не вывернулся. И живот ныл - она умудрилась пару раз изо всех сил двинуть мне локтем. И еще кое-что болело, но это уже не матушкина заслуга, да и на общем фоне это очевидно блекло. В больницу я, как ты понимаешь, не пошел - все-таки такой дом получше, чем интернат, да и не факт, что там бить не будут. И вот я лежал на постели и скулил: «Соби… Соби…»!
Скорчив несчастную мину, Рицка так жалостливо изобразил помирающего чибика, что Соби замутило от ужаса. Когда его мальчик стал этим циничным злобным лисенком? Почему он этого не заметил? Ведь не за один же день? А тогда… Тогда он не мог прийти, просто не мог.
- Я на балконную дверь всю ночь просмотрел - во-первых, спать боялся, мало ли чего мамочке в голову взбредет, а во-вторых, вот, думал, она сейчас откроется, и Соби войдет. Он же любит меня, он же услышит!
- Рицка, я…
- «…люблю тебя, но я не мог!», - передразнил тот уже со скорбным страданием на лице, и, сразу же зло скривившись, плюнул. - Ага, я в курсе. Ты не мог. Ты был занят. Ты ж потом на неделю пропал - как раз пока я в постели валялся. Я даже, наверное, теперь знаю, где ты был. Вот только - теперь - мне на это начхать.
- Рицка! - буквально взмолился Соби, чувствуя, что больше просто не может. Он всегда чувствовал связь острее - собственно, как и положено Бойцу, - но с Рицкой она превратилась в нечто совершенно другого уровня и качества, настолько другого, что Соби это пугало. Каждая направленная в его адрес эмоция Рицки превращалась в ощущение - касание, легкое тепло, сжатие, или щелчок, ожог, удар. И теперь от волн злой и одновременно какой-то безразлично холодной ненависти его по-настоящему мутило, скручивая все внутренности острыми спазмами и расцвечивая картину перед глазами черными обугливающимися пятнами. Соби понимал, что злит Рицку еще сильнее, но уже ничего не мог с собой поделать - он и так удерживался в сознании только усилием воли.
- Я не могу больше, Рицка! Пожалуйста!
Но тот, на удивление, совершенно не разозлился, с какой-то безразличной деловитостью пожав плечами:
- А мне плевать. Просто мне надоело, и сегодня я решил со всем определиться. Мне надоело тебе подыгрывать, и я больше не буду. Вот хотел тебе об этом сообщить. И все, так что расслабься, сцен больше не будет.
- Рицка...
Подняться Соби не рискнул, боясь упасть, и только медленно протянул руку, одновременно не смея прикоснуться даже к ноге мальчишки. Видел он все еще не четко из-за подступающего обморока, однако боли и удушья уже не чувствовал, с головой окунувшись в другой котел - такие почти шизофренические перепады настроения минуту назад едва ли не урчащего от хищного удовольствия, а теперь совершенно спокойного Рицки просто пугали.
- Рицка, что случилось? Почему?..
- Потому что мне надоело. Потому что я больше не хочу. Потому что мне скучно, Соби. Мне с тобой скучно. Мне вообще скучно, - раздельно и с медленной доброжелательностью, как совсем маленькому заигравшемуся ребенку объяснил Рицка. Ради этого он даже спрыгнул с подоконника и подошел к так и сидящему Соби, чтобы наклониться вровень с его лицом, глядя в глаза и сцепив руки в замок бредовой пародией на внимательного воспитателя детского сада. - Зае**ло меня все это, Любимый. И скучно. Надоело.
Соби застыл, с раненым недоумением глядя в такое близкое, с ощутимым дыханием лицо наклонившегося Рицки, не в силах отвести взгляд, чувствуя, что плывет от смеси боли, непоправимости и сладкой пытки одуряюще недоступной сейчас близости, а тот, пару секунд подождав реакции, расплылся в идиотическом оскале клоунской маски и, не выпрямляясь, зло передразнивая, захлопал глазами.
«Я люблю тебя…» они начали одновременно - мучительно-низко Соби и с трагедийным придыханием Рицка. И так же одновременно «Ри-ицка» - умоляюще и с радостной злостью.
Соби замолчал, а мальчишка рассмеялся и наконец отошел, дойдя до двери, театрально крутанувшись на пятках и вернувшись обратно.
- Но, в общем, я не за этим. Ну, не совсем за этим, - поправился, без тени раскаяния пожав плечами, и, дернув стоящий рядом забытый стул, повернул его спинкой вперед и уселся, положив голову на скрещенные руки, а длинными ногами зацепившись за ножки, и деловито сообщил. - Трахаться мы больше не будем. Ну, разве что мне приспичит, но это нечасто бывает.
Увидев туповатое непонимание на лице Соби, Рицка хохотнул и выпрямил ноги, чуть откинувшись назад:
- Не переживай - ничего личного, я так всех отшил. Ну, кроме папули - но тут уж, прости, по-другому никак, без него я сдохну.
- Что?
И так ничего не соображающему от слабости, изводящего желания и рицкиной жестокости, Соби на пару секунд показалось, что мальчик просто перешел на какой-то иностранный язык, потому что, судя по его сосредоточенности, он говорил что-то очевидно осмысленное, но Соби при этом не понимал ни слова. Папуля? Сдохну?
- Говорю, что мне нужны деньги, а ты, к сожалению, нищий. До какого у тебя здесь аренда?
Почти обрадовавшись внезапно-бессвязному, зато понятному и на японском вопросу, Соби мотнул головой, заставляя ее снова работать.
- До июля, пока не получу диплом.
- Продлишь - я переезжаю к тебе, а меня в школу на лето запрут.
- Почему?
- Потому что я там три месяца не появлялся. Главное, чтобы сюда не сунулись. Но это фигня - как соберутся, я к мамуле махну на недельку.
- Рицка, ты будешь жить у меня? - с неуверенным удивлением переспросил Соби, и мальчишка раздраженно поморщился.
- Да, Соби, - и гадливо скривился, отстранившись, когда тот с вопросительной улыбкой попробовал провести пальцами по его видневшейся из-под брючины голой лодыжке. - Я сказал, что трахаться мы не будем.
Соби замер и медленно вернул руку обратно на свое колено:
- Рицка, я не понимаю тебя.
- И что? Как будто когда-нибудь понимал.
- Я всегда хотел…
Но Рицка перебил, в такой знакомой манере раздраженно дернув плечом, что на секунду Соби показалось, что все, что было раньше, просто мстительный театральный выверт, и, насытившись этой местью, его мальчик проорет, что так бы и должен с ним обращаться за то, какая Соби сволочь, а потом его можно будет обнять, притянуть к себе, гладить по спине, ласкать, успокаивать, как и всегда, и ничего не изменится, никогда, не у них.
Соби никогда не признался бы себе в этом, но единственным, чего он по-настоящему боялся - чего он боялся вообще - были перемены. Каждый раз, когда он узнавал, что что-то изменилось без него, пока его не было - что Ритцу-сенсей отдал его Аояги, что умер Сэймэй, что Рицка угодил в больницу, - он чувствовал, как мир вокруг него просто разваливается на множество вибрирующих, бессмысленных, то появляющихся, а то исчезающих кусочков, в которых он плавает, барахтается и тонет, захлебываясь и никак не умея определить направление, куда выплывать - как в детстве, когда он едва не утонул, мгновенно от падения потеряв ориентацию и зайдясь в панике, осознав, что не знает, где поверхность воды и солнце, а где глубина и смертельная тьма. И то же самое он чувствовал каждый раз, видя, как события выскакивают перед ним, ошеломляя, не давая подготовиться, понять и принять, ухмыляясь совершенно неожиданными, чужими гримасами, а из-под привычных лиц, внезапно оказавшихся масками, проступают совершенно чужие, незнакомые черты.
А больше всего он хотел, чтобы его мальчик никогда не изменялся, навсегда остался маленьким нервно-беззащитным Рицкой с настороженными печальными глазами, навсегда...
- Трахать ты меня всегда хотел. Верю. А теперь у меня твой трах в печенках. Надоело. Уже скучно. Все.
И, увидев, что Соби так и сидит на постели, чуть наклонившись и ранеными глазами глядя на него, спокойно поднялся, отставил стул и, медленно пройдя через комнату, снова уселся на подоконник.
- Как ты думаешь, Соби, нормально в тринадцать знать, что такое римминг и фистинг? На практике. Как по-твоему? Нормально торопиться из школы домой, чтобы быстрее успеть в ванную - приготовиться для любовника, вместо того, чтобы поехать вместе с классом на экскурсию? А получать на четырнадцатый день рождения черные кожаные трусики с серебристой опушкой? Ну, Соби, что же ты молчишь? А к пятнадцати попробовать все, что только можно, и понять, что тебе это уже не интересно? Кстати, забыл рассказать, недавно видел Юико - она же сейчас в другой школе. Так вот, у нее появился мальчик. На два года старше. Они встречаются уже месяцев пять. На днях он ее поцеловал, и она страшно мучается, не разочаровала ли его, позволив такую вольность так скоро. Забавно, да? Я как в детском саду побывал. А она на месяц старше. Помнишь Юико, Соби?
- Рицка…
- Заткнись. Заткнись и слушай. И цени, что я все-таки объясняю. К Ритцу я пришел, когда ты в очередной раз пропал, а потом ничего не объяснил. Господи, я ведь тогда полночи прорыдал. Мы вроде бы все решили, мы дрались вместе, ты мне обещал, что больше никогда не станешь драться один, без меня - и все коту под хвост. Наутро глаз не мог открыть - так веки отекли. А ты меня любил. И я был для тебя единственным. И ты жил ради меня. Как обычно. Вот я и пошел к Нацуо и Йоджи. А они рассказали мне, как попасть в Школу.
Ритцу мне понравился. Он был честным. Он все рассказал. О тебе, о Сэймэе, о себе. Знаешь, он, наверное, самый честный из тех, кто у меня был - и в жизни, и в постели. Он никогда не лжет - даже если от этого зависит твоя жизнь. О событиях - да, а вот о чувствах - никогда. По крайней мере, мне.
Где-то в середине монолога забравшись на подоконник с ногами и обняв колени, Рицка спокойно рассказывал, глядя в пространство перед собой, ни разу не взглянув на Соби, и от этого становилось совсем не по себе. Соби привык к истерикам, к обвинениям, к воплям, даже к тому, что Рицка мог грубо оттолкнуть или ударить, но этот спокойный рассказ был чем-то совершенно новым. И Соби снова, уже в который раз за вечер, показалось, что он видит перед собой старого Рицку, маленького мрачно-потерянного шестиклассника, младшего братишку его Агнца - тот, задумавшись о чем-нибудь грустном, так же сидел, обняв колени руками, иногда поводя ухом или слабо дергая хвостом, и выглядел таким же ранимым - как маленький потерявшийся ребенок, - и одновременно кого-то совершенно незнакомого, какого-то усталого больного старика, по непонятной прихоти чего-то иронично-злого оказавшегося в теле ребенка. Соби уже откровенно мутило - от ужаса, вины и боли. Но отвести глаз он просто не мог.
- После тебя он был первым. Причем дивно ласковым - зная его, конечно - я потом оценил. После тяжко было, сдохнуть хотелось - «предал» там, и прочая муть. Ничего, прошло - не замуж же, а с перепихона какой спрос? Обалдеть сейчас, какой я идиот был! Ну, или святой - хрен его знает. А потом все до фонаря стало. Зато попробовать приспичило. Ну, я и пробовал. Сначала с Зерами - знаешь, какой кайф? У них даже в постели все движения слаженные, они друг друга чувствуют - потом всякие разности с Ритцу - ну, как он любит, ты и сам знаешь. А потом понеслась… Знаешь, какой у меня рекорд, Соби? Семь членов подряд. Чуть не подох, ходил дня два кривенько, зато у всех глаза на лоб повылезали. Дальше перечислять не буду - боюсь, запутаюсь. Да и тебе оно не надо. Тем более я не хвастаться собирался. Просто хотел сказать, что мне это надоело. Оно все пресное. Так что, Соби, ты уж извини…
- Ками-сама, Рицка!.. - к концу монолога Соби огромными беззащитно-потрясенными глазами смотрел на сухо пожимавшего плечами мальчишку, едва дыша и чувствуя, как все вокруг начинает расплываться, теряя привычные контуры, и он больше не знает, как называются и для чего нужны простые вещи, ощущая, что пока он слушал, его незаметно перенесли в какой-то совершенно другой мир, о котором он не знает совершенно ничего. Вообще ничего. - Но… Рицка…
- Можешь не напрягаться сейчас - переварить время у тебя будет. Ты, главное, сейчас запомни, что нужно продлить аренду, - презрительно успокоил его мальчишка, но Соби не слышал, чувствуя только, как его с головой, не давая дышать, накрывает холодная чужая жуть неузнавания. Это все не его, чужое, не имеющее к нему никакого отношения! Это… Это все не то! Этого просто не может быть, потому что его Рицка маленький нежный мальчик с раненым взглядом - тот, который вырывался из его объятий, чтобы скрыть свое смущение, и виновато кричал на него только тогда, когда не знал, как себя вести и что сказать - тот, который после их первого раза больше часа не мог оторваться от него, обнимая до синяков и пряча лицо у него на груди, стыдясь посмотреть в глаза. Маленький испуганный наивный Рицка - его Рицка, только его, принадлежащий ему и только ему. Тот, который смотрел на него так, словно во всем мире Соби был единственным, кому ему хотелось поверить. Его Агнец, его малыш, его Рицка.
А это… Этот Рицка… Этот незнакомый виляющий бедрами подросток с высветленными прядями и вечной презрительно-вызывающей усмешкой… Как его брат - и хотя Рицка совершенно другой на фоне сосредоточенного правильного во всем Сэймэя, одновременно он точно такой же, на самом деле чужой, ледяной, пугающе похожая на правду маска, из-под которой хохочет что-то поддельно-чужое…
- Ками-сама… Где?... Где… мой Рицка?... Где?... Когда?... Когда все стало так…
- Заткнись.
В неожиданно шипящем голосе слышалось столько неприкрытой, совершенно животной и бесконтрольной ненависти, что Соби моментально поднял глаза и всерьез испугался, потому что глядящий на него звереныш с подергивающимися от желания во что-нибудь впиться пальцами уже не был ни его маленьким Рицкой, ни даже Рицкой теперешним, презрительно-развратным. Пару секунд на него смотрело совершенно безумное, горящее только ненавистью и яростью существо, буквально пропитанное разносящим все в клочки пылающим помешательством.
Не в состоянии оторвать от него глаз, Соби какие-то бесконечные мгновения вглядывался в перекошенное безумное лицо, чувствуя, как собственное сумасшествие страха проснуться в чужом мире, где все маски, схлестывается с этим крушащим все на пути безумием ненависти, и завихряется, резонируя, разрастаясь, поглощая…
- Рицка…
Затянутый, почти сожранный и разодранный этой пульсирующей яростью, не дающей дышать, Соби даже не почувствовал, как шепчет это, услышав, словно со стороны, хрипящее бормотание. И поверил в сказки - потому что оно внезапно, как какое-то заклинание, разрушило кипящий водоворот ненависти, который они не вынесли бы и вдвоем, заставив ее схлынуть, оставив на мокром песке задыхающегося, все еще ничего не слышащего и не понимающего, кроме недостатка воздуха, Соби, и встрепанного, зло-испуганного, на грани истерики, но настоящей, вменяемой, обычной истерики, Рицку.
И чтобы хоть как-то вернуться к себе, избавиться от жути воспоминания о возможном и таком близком пугающем безумии, Рицка моментально ухватился за то, что было ему привычнее всего.
- Где, спрашиваешь?! - выкрикнул он, и на мгновение снова замер, как будто прислушиваясь, не выйдет ли оно снова, а потом, быстро, почти что в панике, больше не желая слушать, завопил: - А я его продал! Продал я твоего Рицку! Сначала изнасиловал, а потом продал!
- Вот! - взвизгнул он, схватившись за колечко в ухе, и дернул так сильно, что из разорванной ранки потекла кровь: - От Ритцу!
Потом резким движением задрал кофту и так же грубо дернул за другое кольцо в пупке:
- От Нагисы! Такое же! Золото с бриллиантом! - и потянул выше, открыв рот, чтобы выплюнуть что-то еще, но, увидев соски, удивленно замолчал, но потом, вспомнив, злобно расхохотался:
- Вот блин, самые лучшие вчера Тоши отдал! - и, не сбавляя оборотов, даже в объяснениях унижая, - Ему очень понравилось, как я стонал, когда он тянул за оба сразу, вот он и захотел себе проколоть, а мои золото, суперкрутая проба - я ему и дал, пока проколы не заживут.
Соби смотрел на него, не отрывая глаз, и, подогреваемый еще и этим, хотя и одной его истеричной ярости было бы вполне достаточно на новую Хиросиму, Рицка мастерским движением, выдававшим обширный опыт, расстегнул пуговицу, сдернул вниз брюки и трусы и тряхнул вялым членом, в крайней плоти которого болталось еще одно кольцо, гораздо более толстое и вдобавок витое с каким-то узором:
- А это Кристофер-сан! Хотя, ты его и не знаешь! Ну да не важно. Теперь понял?
Не удосужившись натянуть штаны обратно, Рицка замер, больше не двигаясь, а только яростно тряся головой и сверкая глазами:
- Теперь понял?! Знаешь, сколько стоит мой мобильник? Раз в двадцать дороже того мусора, что ты мне подарил, страшно гордясь собой! А мое барахло? Я выбирал их в французском бутике в Сибуе! Знаешь, сколько это стоит, Соби? А знаешь, за что?
И, с какой-то больной на грани помешательства радостью заглянув в потрясенные глаза Соби, припадочно расхохотался:
- Вижу, догадываешься. Ну так ты не ошибся - как раз за это! Он сперва скулил, а потом ничего - привык!

Будет продолжение.