Первая ночь, проведенная вне дома, показалась бы юному принцу настоящим приключением, если бы это не была ночь накануне неизвестности. Ночь, которая разделит его настоящее на две стадии, даже эпохи – прошлое и будущее. Раньше он жил только настоящим, только сегодняшним днем, но теперь все изменилось. Но не по его воле, отнюдь. Есть такое выражение «вылететь из гнезда». Но в отношении Алоиса это скорее «выпавший из гнезда», которого вытолкнули его же родители. И сейчас, сидя в купе поезда, уносящего его в неизвестность, в другую страну, в другой мир,  в другую жизнь, парнишке казалось, что он медленно падает в пустоту, чувствовал себя именно птенцом, не умеющим летать, которому не за что ухватиться, а внизу только неизвестность и скорая смерть. Блондин судорожно вздохнул воздух, ему казалось, что где-то внутри него возникла струна, которая не дает ему дышать, каждый вдох ему давался с болью, словно воздух с трудом поступает в легкие. А к горлу подкатил  тугой  и горький комок, который он пытался сглотнуть, но у него не получалось. Да, мальчишка всегда был на редкость эмоциональным, только вот свои настоящие чувства он показывал крайне редко и далеко не всем, предпочитая, чтобы его никто не видел в те моменты, когда он становился собой, пусть и ненадолго. Сейчас как раз был один из таких моментов. В эту ночь он позволил себе стать собой на пару часов, понимая, что потом такого момента может не представиться, а ему просто необходимо было дать волю своим чувствам, которые он сдерживал. Сдерживал тогда, когда чуть раньше днем, отец сообщил ему «радостную новость» о том, что его отправляют в Токио. Сдерживал тогда, когда, провожая его, отец в кои то веки, обняв его, вместо прощальных слов сказал ему на ухо «Наконец то мы отдохнем. "Наконец то я долго тебя не увижу." Он все это время сдерживал себя, успешно играя роль, нося свою маску, делая вид, что его ничего не волнует, что то, что сказал ему отец на прощание,  ничего для него не значит. Он ответил ему тогда «Отец, не прижимайтесь так близко, вы зубы не почистили» и мило улыбнулся. А в глазах отца он увидел, как всегда, только неподдельное отвращение и неприязнь. Только мама, которая когда-то своими словами спасла ему жизнь, за что он ей был благодарен, обняла его, с трудом скрыв слезинки в уголках глаз. Пожалуй, только этот факт помог ему сдержаться тогда и не вытворить что-то уже перед поездом – не хотел ее расстраивать. К тому же, ее только-только выписали из больницы. Брат же ничего ему не сказал, только спокойно стоял рядом, а когда поезд уже отходил от станции, вежливым жестом махнул ему рукой. Все это время парнишка сохранял на лице невозмутимость, граничащую с равнодушием. Только сейчас, когда он остался один, он, предварительно заперев дверь своего купе Люкс-класса, а соответственно, на одну персону, просто упал лицом в подушку и расплакался, как маленький. А вам было бы обидно и больно, если бы вас, подобно уличной собаке, выбросили из дома собственные родители, а отец, к тому же, еще и такие «слова напутствия» сказал на прощание? Вот и парнишке было обидно. Но он быстро успокоился, точнее, через полчаса. Почему? О, это отдельная тема. Дело в том, что его отправили не куда-нибудь, а к самому любимому, самому обожаемому, самому лучшему на всем белом свете (нужное подчеркнуть, перевод – подчеркивать все)  человеку. И этот факт не мог не радовать блондина. Поэтому, вместе со страхом неизвестности и обидой, он чувствовал еще и облегчение. А еще радость. Потому что тот, кто отныне будет за ним присматривать, был для него, пожалуй, единственным человеком, кто  бы с лихвой заменил ему всех – родителей, друзей, да и вообще кого угодно. Это чувство родилось уже довольно давно, несколько лет назад, когда парнишка был младше, и когда с ним случилось одно пренеприятнейшее событие, едва не стоившее ему не то что здоровья, но и зрения. Но не будем об этом сейчас. Позже, все позже, ибо блондин все-таки уснул, перед этим наплакавшись вволю. Очередная истерика, начавшаяся плачем навзрыд в подушку, а закончившаяся таким же истерическим смехом. Все,как всегда. Но вот, настало утро. Новое утро нового дня. И новой жизни. Потому что поезд уже скоро должен подъехать к городу. Алоис, проснувшись на удивление рано, вследствие нетерпения встречи с тем, к кому он стремился всей душой и встречи с которым одновременно боялся, и сейчас изнывал от скуки, не зная, чем заняться. Одевшись в белый свитер крупной вязки  и голубые джинсы, нацепив сверху пару аксессуаров, он, в  итоге, чтобы не умереть со скуки,  занялся тем, чем обычно занимался, когда жил в Лондоне. В итоге его «занятий» персонал поезда, а точнее, проводники, не считая пассажиров, еще долго будут его вспоминать и вздрагивать при имени «Алоис». Не будем описывать все, скажем лишь, что парнишка хорошо повеселился. Но вот, поезд наконец, подошел к станции и блондин, стремясь как можно скорее  выйти из вагона, чуть ли не прыгал на месте от предвкушения, ему казалось, что время тянется очень-очень медленно, ползет, как черепаха, словно назло ему. Сердце бешено билось, изредка задевая ребра и буквально выпрыгивая из грудной клетки, а в животе словно закручивалась огромная пружина ,готовая не выдержать и резко раскрутиться, у него даже живот заболел от нетерпения. Столько времени не видеться с объектом своей одновременно детской и взрослой, страстной и невыносимо-болезненной любви, граничащей с безумием и умопомешательством – это вам не шутки, знаете ли!
Он уже в кровь искусал себе губы, когда, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока поезд наконец остановится.
Но вот вагон все же остановился, а Алоису показалось, что еще немного и он взорвется от нетерпения. Он со всей быстротой, на какую был способен, вылетел из вагона. Поискав глазами знакомый силуэт и обнаружив его прислонившемся к колонне, он на всех парах бросился к нему, а за спиной, точно крылья, взметались полы его светлого пальто. Остановившись буквально в двух метрах от него и пытаясь перевести дыхание, он одарил Чандлера восторженно-обожающие-радостным взглядом зеленых глаз и воскликнул запыхавшимся высоким голосом:
- Жоооорж… Я…так…рад..тебя…видеть!
Он бы кинулся к нему на шею, не обращая внимания на окружающих, но наткнулся на спокойный, даже холодный взгляд, передумал, решив, что сделает это попозже, потому как золотоглазому явно не понравится, если он при таком скоплении людей будет вести себя так вызывающе. Поэтому он просто пытался отдышаться и все не мог оторвать взгляда от такого до боли и дрожи в коленках родного лица, которое, как ему казалось, не видел целую вечность.

Тигриные золотистые глаза затягивали блондина в свои глубины так, как и знаменитому  Бермудскому треугольнику не под силу будет, глядя в них, парнишка вновь вспомнил все подробности их знакомства, все, что произошло три года назад. Говорят, что перед смертью перед глазами проносятся воспоминания целой жизни… Не только перед смертью, Алоис вам это подтвердит. Потому как, всегда, заглядывая в эти глаза, хоть это бывало так редко, особенно в последнее время, ведь они так долго не виделись, блондин с быстротой молнии вспоминал всё. Все моменты своей жизни, точно в книгу заглядывал. И его всегда охватывало двоякое чувство –  точно в холодную воду с головой (если быть точным, в золотое море), а еще то замирание сердца, то учащение его стука до такой степени, что кажется, словно этот важный орган хочет превратиться в птицу и выпорхнуть из клетки ребер. Почему так? Потому что эти глаза в свое время стали для него словно знамением новой жизни, словно знамением самой Судьбы, потому что парнишка не верил ни в Бога, ни в Дьявола, зато верил в Провидение. А еще в то, что случайности не случайны, а закономерны. В этом, хоть они об этом еще не знали, юноши, такие не похожие, были схожи.
А ты совсем не изменился, Жорж… - подумалось парнишке перед тем, как он на пару секунд утонув в золотых омутах, что еще иногда называют глазами любимого человека, унесся в свои воспоминая, потеряв связь с реальностью. Всего на несколько мгновений, но этого было достаточно. Потому что мальчик вновь все вспомнил. Тот день Алоис помнит плохо, потому что все, что он делал в тот день, было перечеркнуто лишь одним воспоминанием. Воспоминанием сильной обжигающей боли на всем лице, особенно, на глазах. А после этого наступила тьма, которая продолжалась так мучительно долго, что блондину казалось, что она никогда не закончится, и это было поистине страшно, особенно для впечатлительного подростка. С тех самых пор все чувства парнишки обострились до предела, особенно слух и осязание. Ведь недаром доказано, что у человека, потерявшего одно из семи чувств, обостряются до предела все остальные, не так ли? Так вот, Алоис имел возможность испытать это на себе. Блондин и без того всегда ненавидел больницы, а после того, как провел там те ужасающие полгода, возненавидел их еще больше.
Что можно вспомнить о времени, проведенном в кромешной тьме? Мало вразумительного, не так ли? Истерики у мальчишки стали случаться еще чаще, чем раньше и продолжались бы почти круглосуточно, если бы не одно обстоятельство. Точнее, один человек. Тот, кто наполнил полную тьму его существования переживаниями, еще более яркими, чем все, что случалось с ним до этого. Потому как в один прекрасный день, точнее, в одну совсем не прекрасную ночь, которая стала своеобразной точкой невозврата в жизни одного блондина, это и началось. Тогда Алоиса наконец то уже отпустили из больницы домой. Однажды, посередине одной из особенно продолжительных истерик, сопровождающихся слезами и смехом попеременке, блондин услышал  голос. Голос, который успокаивал его. Спокойный, негромкий, убаюкивающий голос, а потом, когда парнишка не смог успокоиться, он услышал музыку… Прекраснейшую из всего, что он слышал когда-либо, это была скрипка. Печальная, берущая за душу мелодия, словно сама душа инструмента плакала в той мелодии. Алоис тогда замер,как громом пораженный, просто-напросто заслушавшийся настолько чудесной музыкой, что слезы как-то сами собой кончились. Так он и слушал скрипку до утра, не в силах проронить ни слова, вслушиваясь в каждый звук своим обострившимся слухом. И так началось их настоящее знакомство. Каждую ночь Жорж приходил к нему в комнату и, присев на край его постели, попеременно то играя на скрипке, то на флейте, потом рассказывая истории своим тихим, спокойным и убаюкивающим голосом, а иногда даже пел, и Алоис вслушивался в каждый звук, запоминая тембр его голоса, запоминая каждую ноту, каждое слово. И что самое удивительное, это помогало, потому что блондин успокаивался и начинал слушать, улавливая каждый перелив этого голоса. С тех пор в мальчишке что-то стало неуловимо меняться. Он, и без того любящий музыку, пристрастился к ней еще больше, да и тот, кто успокаивал его, начал вызывать симпатию, позже привязанность, желание наконец снять эту повязку и увидеть его, того незнакомца, который стал для него в этой тьме заменой всего мира, вместе взятого. И вот, наступил долгожданный день, который Алоис к тому времени ждал  с еще большим нетерпением, потому что тогда он сможет увидеть обладателя этого голоса. С Алоиса сняли повязку и первое, что он увидел, были глаза. Золотистые,как у тигра, это лицо, спокойное  и  показавшееся мальчишке самым прекрасным  в мире.
А еще он показался ему слишком спокойным для человека, точно был замерзшей глыбой, не умеющей испытывать эмоции. Но… Это впечатление начало меняться тогда, когда Алоис убедился, что золотоглазый красавец умеет чувствовать. Как парнишка умудрился об этом узнать? О, все произошло…случайно? Нет, наверное, все же, закономерно. Потому как уже через пару визитов Чандлеру-старшему стало нехорошо, насколько  помнит Алоис, у того были проблемы с дыхательными путями. И вот тогда то блондин, наблюдавший в тот момент за Жоржем, к своему удивлению, уловил в глубине глаз брюнета искреннее беспокойство, даже страх за отца. Блондин помнит, как тогда был поражен тем, как трогательно золотоглазый ухаживал за Чандлером-старшим, как заботился о нем, ведь тогда Мэлори Роджерс чуть ли не силой оставил Чандлеров в поместье, до тех пор, пока Джозефу (так зовут отца Жоржа) не станет лучше. Алоис вспомнил, как он в тот день пришел в свою комнату, словно громом пораженный, даже в этот день ничего не вытворив из своих обычных фокусов. Он просто лег на постель и не мог заснуть до утра, находясь в своих мыслях, перематывая снова и снова все то, что увидел за день. А по щекам истеричного «принца» текли слезы. Очередная беспочвенная, как думала его собственная семья, истерика? О, нет, дорогие слушатели, это далеко не так. Потому что Алоис не устраивает истерик просто так, чтобы поразвлечься. Какой же на этот раз был повод? Просто блондин увидел наглядный пример того, какой должна быть настоящая семья. Как сын должен заботиться об отце, как отец должен любить сына. Сам мальчишка был этого лишен с самого начала волею судеб. Прячась под маской садистичного, жестокого и бесчувственного принца, он всего навсего, скрывал глубину собственных страданий, собственной боли, ведь он с самого рождения не был любимым сыном. Он был, скорее, домашней зверушкой, которую им приходилось терпеть. Хоть Роджерсы на людях делали вид, что они счастливая семья, это было неправдой. И кто, как не Алоис мог это знать? По-крайней мере, по отношению к нему настоящей семьей это не было. Потому что парнишка всегда слышал от отца лишь одно: Если бы не твоя мать, ты бы сейчас не был здесь! Из-за тебя она чуть было не умерла! Лучше бы ты не рождался! Мы были бы счастливы без тебя! И это на протяжении всей его жизни. Он был, конечно, благодарен от всей души своей матери, что она упросила мужа оставить его жить, и пожалуй, из всей семьи она была единственным человеком, к которому парнишка питал нежные чувства привязанности. Но его матушка, у которой всегда было слабое здоровье, обычно большую часть времени проводила либо в своей комнате, соблюдая постельный режим (а мальчишку к ней не пускал отец, считавший, что маленький пакостник сделает ей только хуже, расстроит ее, а ей самой говорил, что ее сын сам не хочет ее видеть, как потом узнал мальчик), либо в больнице, куда ее с завидной регулярностью, клали поправить слабое здоровье. Поэтому мальчишка был лишен не только отцовской любви или хотя бы расположения, но и материнской ласки. И вот, увидев один раз настоящую семью, настоящую привязанность отца к сыну, а сына к отцу, мальчишка просто горько проплакал всю ночь в подушку, сотрясаясь в истерике, почти захлебываясь в собственных слезах.  С тех самых пор Алоис начал внимательно наблюдать за Жоржем, пытаясь поймать еще хоть отблеск эмоций в невозмутимом лице и в таких же спокойных глазах. И довольно быстро понял, что влюбился по самое не могу. Точнее, полюбил этого красивого и вежливого молодого человека, полюбил его глаза, его голос, его музыку, полюбил в нем все, принимая его таким, какой он есть. А еще он хотел разгадать, что же прячется за маской холодного спокойствия, ведь кое-что он увидел – то, что он так любит отца, то, что он такой заботливый, то, что он такой талантливый. Но вражда Ноэля, его брата и самого Жоржа не позволила мальчишке видеться с объектом своей детской, но очень сильной любви, принося эмоциональному Алоису нешуточные страдания, которые были сродни тому, как чахнет цветок без солнца, сродни ломке наркомана в отсутствии доступа к любимому наркотику, если любовь вообще можно с чем-то сравнивать.
И вот, после трех лет разлуки, что показалась блондину вечностью, он стоит перед Жоржем и смотрит на него, волнуясь, как девушка на первом свидании, так, что в коленках слабость, трудно дышать, хвост уже собрал всю возможную пыль с тротуара, а сердце бьется так сильно и громко, что кажется, все на вокзале уже осведомлены о силе его чувств. Вот и представьте, что испытал несчастный влюбленный, когда Чандлер своим поистине неподражаемым жестом наклонил голову набок и проговорил,что тоже рад его видеть. Неужели правда?! Неужели правда рад?! Или это из вежливости? Но ты никогда не говоришь  и не делаешь что-то просто так, не так ли? Каждое слово продумано, выверено, не говоря уже о действиях. Жорж…что же ты со мной делаешь..Специально, что ли?! Ты даже выглядишь, как всегда, просто великолепно. Этакая продуманная небрежность… - пронеслось в голове парнишки, когда он, словно сбитый с ног, стоял и пытался восстановить дыхание, что сбилось уже не только от бега, далеко не только от бега… Потом смог выдавить из себя только:
- И-идем.
Мальчишка оценил то, что Жорж понес его саквояж, то, что шел с таким расчетом, чтобы он не отстал, тихо и планомерно тая от его заботы, пусть и мимолетной. Но о блондине, кроме Жоржа, никто и не заботился, так что неудивительно, что он был, по меньшей мере, счастлив. Оценил он и его вежливость, когда тот открыл перед ним дверь. Нет, ему и до этого открывали двери, ведь он же был юным «принцем», не так ли? Но если это делал Жорж… это действовало на парнишку каким то невообразимым образом, словно зачаровывая, потому что его, пусть только дань вежливости, была для Алоиса тем, что заставляло его сердце быстро стучать, а  душу замирать, словно на последнем дыхании.
А как обнадеживающе действовало то, что Чандлер сел так, что не мог показаться ни  чопорным, ни холодным… Потому что это давало хоть какую то надежду, что между ними возможны хотя бы дружеские отношения. Хотя Алоису этого было бы недостаточно, но и простой симпатии со стороны Жоржа на данный момент ему бы хватило с лихвой, а там уж посмотрим, потому что даже симпатия – это уже больше, чем ничего, больше, чем просто равнодушие, не так ли? Скажете, наивный мальчишка? Да, наивный, если это касается Жоржа. А уж вконец «добило» парнишку то, что Чандлер изредка посматривал на него, и зеленые глаза ловили каждый взгляд золотых, копя их, как драгоценность, при этом стараясь этого не показывать, а еще то, что Жорж вдруг взял и протянул ему свой платок. Мальчишка чуть не задохнулся, окончательно плавясь от этого жеста заботы, чуть робко даже, взяв кусочек ткани, смотря на Жоржа влюблено-расстроганными глазами,а потом, поднеся платок к лицу, и уловив запах Чандлера….Блондину показалось, что он оказался на небесах, потому что он почувствовал парфюм брюнета, запах его кожи… Запах Жоржа… Да, даже такая мелочь на первый взгляд, была очень важна для этого безнадежного романтика, да еще влюбленного по самые уши. Потому он бережно поднес платок к лицу и промокнул глаза, стер с щек следы недавних слез, медленно-медленно, словно не желая расставаться с этим кусочком ткани как можно дольше.
- Спасибо….Жорж… - проговорил блондин с благодарностью в голосе, а еще пробуя его имя на вкус. Вкус его имени.. Ни на что не похожий, такой, какой может быть только у него. Только у Жоржа. Алоис лелеял надежду, что возможно, когда-нибудь, они смогут стать, хотя бы, друзьями. Естественно, надеясь на что-то большее, но, не желая загадывать заранее. Но надежда то умирает последней, не правда ли? Посмотрим, умрет ли сия дама или будет здравствовать и по сей день, господа…А такси тем временем, подъехало к дому Чандлера.
=== > Квартира Жоржа Чандлера.

» Дом Дариан Уайльда

Машина мчалась по встречной полосе, движения на этой трассе в это время не было, благодаря чему Дариан убедился в правильности выбора маршрута ведущего на вокзал. Он мог бы поехать через центральный район города, дорога через который была покороче, но движение там сложное и было бы не приятно в такой вечер застрять в пробке, потому Уайльд решил поехать в объезд. Стрелка на спидометре приближалась к двумстам, но Дариана не пугала эта скорость и он, зажав в зубах тлеющую сигарету и устремив взгляд перед собой, продолжал давить на газ. Через приоткрытое окно безжалостно врывался леденящий ветер, безжалостно теребя светлые пряди волос, а ночные пейзажи сливались в сплошные черные пятна, мгновенно проносящиеся за окном.

Наконец пришло время свернуть с трассы на дорогу, ведущую к вокзалу и, приближаясь к ней, мужчина чуть сбавил скорость, легко вливаясь в вереницу машин. Еще минут десять и автомобиль остановился на парковочной стоянке у людного места, где не имели власти ни день, ни ночь, место в котором в любое время суток непрерывным поток прибывали и убывали люди. Выбросив уже догоревшую сигарету, Дариан выключил музыку и, закрыв окна машины, вышел на улицу. Часы вокзала показывали время раньше назначенного, но бессмысленно болтаться по улице, дожидаясь назначенного часа, Уайльду не хотелось.

Достав из заднего кармана джинсов конверт с письмом от Арису, мужчина быстрым шагом преодолел площадь у здания вокзала и, пройдя вдоль него, вышел к железнодорожным путям. Взгляд быстро скользил по платформам, сканируя каждого, проходящего мимо человека, и наконец-то, остановился на сидящем у пустынной колеи мальчике. В его грустных чертах лица Дариан разглядел Арису, забытый образ которой сейчас четко стоял перед глазами. Неуверенный шаг в его сторону и еще один, воздух категорически отказался поступать в легкие, как только Дариан приближаясь, стал замечать в образе мальчика и свои черты. Было сложно держать себя в руках, но подавив в себе всю боль и переживания, он тяжело вздохнул и, вновь одевая на лицо маску равнодушия, ускорил шаг. По пути развернув письмо, он в который раз посмотрел на выведенные буквы на бумаге, ища взглядом имя мальчика, которое уже и так мертво запечатлелось в памяти мужчины.

- Хисано? – спокойным голосом окликнул Дариан мальчика, остановившись в нескольких метрах от него. Внутри все вертелось, сжимая сердце и болью отдаваясь в висках, вызывая тошноту и легкое головокружение от сильного волнения. Не дождавшись ответа и мысленно убедившись, что это и есть его сын, мужчина молча подошел к скамейке и, взяв небольшую сумку мальчика, махнул головой в сторону выхода, - пойдем…

Направляясь к выходу и не позволяя себе обернуться к мальчику, тем самым боясь встретиться с ним взглядом, Дариан поймал себя на мысли о том, что впервые в жизни он несет чьи-то сумки. А вдруг это первый из признаков того, что он может стать отличным отцом? Глупости, - вмиг разбил все предположения мужчина и, замедлив шаг, достал из кармана пачку сигарет и зажал одну из них зубами. Чтобы подкурить ее, понадобилось время, так как одна рука была занята сумкой, а во второй все еще красовалась пачка дорогих сигарет. Дариан не торопясь спрятал ее в тот же карман и, извлекая оттуда зажигалку, легко прикурил желанный сверток табака. Дым, наполняя легкие, в какой-то мере успокоил разыгравшиеся нервишки директора, и теперь он мог спокойно смотреть на юношу. Но долго рассматривать своего сына Дариан не стал, ограничиваясь лишь мимолетным взглядом, после которого он без малейших эмоций на лице направился в сторону машины.

Обожаемый автомобиль слегка покрылся тонкой пеленой холодных капелек тумана, и это явление не обрадовало мужчину,  так как он не любил после подобного наблюдать высохшие пятна от недавних капель. Недовольство показывать он не стал и лишь мысленно успокоил себя тем, что завтра будет полно времени, чтобы отвезти свой ровер на мойку машин. Подойдя поближе к автомобилю, Дариан отключил сигнализацию и открыл заднюю дверь машины, жестом приглашая Хисано сесть туда. Сам после поспешно занял место водителя, опустив сумку мальчика на соседнее сиденье.

- Как ты, наверное, уже понял, я твой отец, - дождавшись пока Хиса сядет в машину, Дариан выбросил сигарету и закрыл свою дверь, поднимая взгляд на зеркало заднего вида, ловя в нем отражение своего сына, - зови меня как хочешь: папа, Дариан, эй ты или на сколько вообще фантазии хватит. Я понимаю, тебе не легко… но и пойми меня, мне тоже не совсем радостно было узнать спустя пятнадцать лет разлуки, что у меня есть сын. Можешь меня ненавидеть, избегать и презирать, но до восемнадцати лет я твой опекун…и от меня ты никуда не денешься.

Голос Дариана ни капли не дрогнул, хотя за все время этой речи в его горле горьким комом отражалась реальность. Скользя взглядом то на сына, то на дорогу, Дариан наконец завел машину и мягко нажимая на педаль газа, выехал со стоянки на дорогу, не торопясь направляясь в сторону дома. Включив тихую музыку, он продолжал поглядывать на мальчика, ожидая от него ответной реакции на сказанное.

- Ты, наверное, устал…проголодался. У меня не так часто гости, ты уж прости…и я не знаком с правилами их приема, - так и не дождавшись ответа, более веселым тоном сказал Уайльд, откинувшись на спинку своего сиденья и легко постукивая пальцами по рулю в такт музыке, - надеюсь, ты хорошо воспринимаешь французскую кухню…у меня в холодильнике со вчерашнего дня остались картофель пай и  жюльен из курицы с грибами. А на десерт могу предложить горячий шоколад…

Улыбнувшись отражению в зеркале, Дариан нажал на газ, легко обгоняя сонные машины впереди, желая поскорее добраться до дома, в котором, он надеялся, кроме Сейджи не увидеть никого.   

» Дом Дариана Уайльда